Шубников тут же предложил Бурлакину насытить Палату услуг и завтрашний модуль техникой.
– Хорошо, – сказал Бурлакин. – А бумаг здесь более не будет. И тем более урн для бумаг.
– Но… – неуверенно начал Шубников, а вспомнив о своей «Записке» и предполагаемой поучительной для людей книге, сказал категорично: – Бумаги здесь будут. Не канцелярские, а документы духа и истории. Новые цивилизации, возможно, обойдутся без бумаги. Культура же всегда пребудет с бумагой.
В воодушевлении находился теперь Шубников. Ему были нужны зрители и слушатели. Люди для него новые. Хотя бы из посетителей Палаты услуг. «Женщину тебе надо завести! – прозвучало в Шубникове. – Женщину! И скорее!..» Голос взывал к нему чужой. Не его, Шубникова, и не Бурлакина. Незнакомый был голос. И не внутренний. «Это от бессонниц», – успокоил себя Шубников.
Он пригласил на экран директора Голушкина.
– Ольгерд Денисович, – спросил Шубников, – нет ли клиентов или заказчиков, у каких была бы нужда в разговоре со мной?
– Есть пара, – сказал Голушкин. – Рвутся. Супруги Лошаки.
– Кто такие? – спросил Шубников.
– Пожилые. Бывалые. Заслуженные, – объяснил Голушкин. – На вид – воспитанные. Но с запросами.
– Приглашайте ко мне Лошаков, – сказал Шубников. – Или нет. Я сам выйду к ним. Но пусть нам никто не мешает.
Вряд ли вы помните Лошаков. А супруги Лошаки появлялись в аптеке Михаила Никифоровича, иногда и досаждали ему. Жили они вовсе не в Останкине, но молва о здешней Палате услуг, как известно, взбудоражила Москву. Они вели себя смирно, льстили Голушкину, и тот посчитал, что именно Лошаки доставят художественному руководителю удовольствие. Шубников прошел в зимний сад и уселся на скамью из черного туфа возле бассейна с ленивыми китайскими золотыми рыбами, а Лошакам предложил расположиться на туфовой же скамье напротив. Лошаки сразу же забыли о стеснительности, они уселись бы и без приглашений.
– Вот, уважаемый Виктор Александрович, не обслуживают. Наведите порядок, – сказал Лошак-муж и протянул Шубникову бумагу. Это был рецепт.
– Сандратол югославского производства по швейцарской лицензии, – объяснила Лошак-жена.
Шубников был важен, ему бы послать этих Лошаков по известным адресам, а он в великодушных раздумьях просвещенного вельможи держал рецепт перед глазами.
– У нас порядок есть, он наведен, – улыбнулся Шубников. – Но сандратола нет.
– Тогда вот эти, по списку, – заспешил Лошак и вынудил Шубникова взять новую бумажку.
На ней выстроились под номерами наглые, беспокойные медицинские слова.
– У нас и этого нет, – опять улыбнулся Шубников. – И не должно быть.
– Почему? – удивился Лошак, но так удивился, будто протестовал и гневался.
– У нас не аптека, – стал успокаивать его Шубников. – Вы зайдите в аптеки.
– Мы были во всех аптеках! – возмущенно заявила Лошак-жена. – Нам говорят: нет. Или говорят: есть аналог, но харьковского производства.
– И что же, – поинтересовался Шубников, – без сандратола по этой швейцарской лицензии вам или вашим близким грозит гибель?
– Нет! – сказали Лошаки. – Но надо иметь совесть!
Далее было сообщено, что все же есть аптеки, в которых может объявиться все, что перечислялось в списке.
– Вот вы туда и сходите, – посоветовал Шубников.
– Ха! – Лошаки смотрели на него как на идиота и бесстыжего издевателя. – В те аптеки надо быть прикрепленными!
И сейчас же последовал заказ Палате услуг прикрепить их, Лошаков, к четырем аптекам, чьи адреса и номера указывались, и еще к каким-то учреждениям, конторам, в коих, в частности, имелись грецкие орехи и ростовский рыбец.
– Это не в наших возможностях, – покачал головой Шубников.
Он растерялся. Лошаки галдели, напирали, настаивали, а он не мог найти ответных слов. В каком возрасте пребывали Лошаки, определению не поддавалось. Они были живые, с хорошими зубами, пожалуй, и не фарфоровыми, быстрые в словах и движениях. Но, возможно, Лошаки ходили в гимназию при сражениях Куропаткина. Хотя вряд ли они получили гимназическое воспитание. Высоченный Лошак седым кучерявым чубом танцора кадрили и широким сильным носом должен был скорее заслужить фамилию Лось. Дама же походила на супругу Барсука. «Я их долго не выдержу, – повторял про себя Шубников, – не выдержу».
– Раз вы объявили себя Палатой услуг, – заорал Лошак, – значит, вы наши слуги! И извольте служить!
– Неужели вы при вашем напоре, – спросил Шубников без всякого притворства, – никуда не прикрепленные?
Супруга Лошака посчитала вопрос Шубникова проломом в казанских стенах и бросила на штурм конницу:
– Да, уж прикрепите, прикрепите нас!
И в руках Шубникова оказался новый список с заявкой Палате услуг на прикрепление.
– Вот что, – сказал Шубников, заставив наконец себя встать, – Палата услуг создана для того, чтобы помочь жить людям лучше и самим стать лучше. Вы же намерены с нашей помощью жить легче. Это нехорошо. Вы и сейчас ведете себя нескромно и крикливо. Зайдите через два дня.
– Через два дня! – раскинула руки Лошак-жена.
– Через два дня, – надменно сказал Шубников. – И не ко мне. А обратитесь в седьмое окно.
Он уже не видел Лошаков и не желал помнить о них, но его догнали слова дамы Лошак:
– И что ждать от них? Если у них художник-руководитель такой плюгавый мужичонка!
«Услуги! Слуги! Извольте служить! Ах вы твари лошачьи! Не будет никаких слуг и услуг! Все отменим и прекратим!»
Немедленной отмене всего помешало появление Голушкина в кабинете.
– Две трети окулиста, – сказал Голушкин.