Аптекарь - Страница 45

К середине дня чужие боли, печали, надежды и страхи осели в Михаиле Никифоровиче, и он уже не был так легок и светел, как утром. А к вечеру он неожиданно для себя и для сослуживцев повздорил с заведующей аптекой Ниной Аркадьевной Заварзиной и ассистентом Петром Васильевичем.

И уж совсем стал серьезным Михаил Никифорович после разговора со своим харьковским однокашником Сергеем Батуриным. Батурин был биохимик и работал теперь в институте на Пироговке. Михаил Никифорович его уважал. Они столкнулись на Кировской, поинтересовались делами друг друга и решили зайти в шашлычную «Ласточка», ту, что напротив Сретенского монастыря.

– Слушай, что за штука сандратол? – спросил Михаил Никифорович в ожидании закусок и горячего. Напиток в продуктовом магазине был заготовлен свой и пребывал пока в укрытии в портфеле Батурина.

– Сандратол?

– Югославского производства по швейцарской лицензии.

– Не знаю. Не слыхал. Наш институт получает информацию со всего света. Такого препарата, видно, нет.

– Раз Лошаки говорят, значит, есть. Или будет.

– Кто такие Лошаки?

Михаил Никифорович объяснил, кто такие Лошаки. А уже были поданы маслины.

– Будь здоров, – сказал Батурин. – Слушай, Миша, а не надоело ли тебе сидеть в аптеке? Не надоело иметь дело со всякими идиотами вроде Лошаков?

– Лошаки тоже люди, – сказал Михаил Никифорович.

– Ну ладно, люди, – согласился Батурин. – И все же… Шел бы ты к нам. И место бы нашли.

– Я человек аптеки, – сказал Михаил Никифорович.

– Брось, Миша! – со страстью и громко для шашлычной заговорил Батурин. – Я помню о твоих принципах, но что такое аптека в нашем веке и кто в ней аптекарь? Магазин! И ты в ней продавец! Ты, Миша, торговый работник. И все. И успокойся.

– Не шуми, – сказал Михаил Никифорович. – Цыплят принесли.

– Аптека нынче – старческий сон, – не мог уняться Батурин. – Статика! Неужели тебе не скучно? Какие могут быть у вас происшествия, какие драматические коллизии, какие бури, возвышающие человека или опрокидывающие его в пропасть, могут бушевать у вас? Сейчас назову. Мне хватит трех пальцев. Палец первый! Дефектура. Нехватка нужных, или, вернее, модных, лекарств. Следствия: возможность спекуляции для кого-то, а для кого-то – нервотрепка с покупателями. Второй палец. Ошибка в изготовлении лекарства. Доза не та. Компонент не тот. Не учтено противопоказание. Бывают случаи трагические, редко, но бывают. Тогда аптеку трясет. Но все это из-за рассеянности, из-за безграмотности, из-за чепухи. Третий палец. Бытовые беды. Вроде вод из парикмахерской. Прочее-то еще мельче. Тут и пальцы не нужны… Ну ладно, наведи ты в аптеке порядок, пусть на все, что требуется больным и страждущим, можно выбить чек в кассе, – дальше-то что? Скука, Миша, скука!

– У вас, стало быть, веселее…

– У нас, Миша, динамика! Динамика! Не такая, как, скажем, в хирургии, но динамика. Со всеми возможностями для опыта, исследования, терзания мысли, риска, настоящего дела. Для открытия. И для провала. А значит, и для нового риска и для нового дела. И у нас есть суета, но она ли главное?

– А не служите ли вы Лошакам?

– И Лошаки люди. Ты сказал.

– Не служите ли вы одним Лошакам?

– Миша, возможно, я тебя обидел. Извини. Из-за обиды, возможно, тебе нелегко понять меня. Однако пойми… Берут, к примеру, в вашей аптеке контрикал?

– Берут.

– Берут! При наших-то ценах на медикаменты, когда в аптеке можно обойтись не только рублем, но двадцатью копейками или даже тремя, берут контрикал, цена которому сорок восемь рублей. Но в горестных случаях без контрикала не обойдешься, и семья больного денег не пожалеет, и государство не станет жадничать. И будут эти деньги тратить, какой вопрос, но вот мы сейчас в нашей лаборатории…

И Батурин стал рассказывать, что они делают в своей лаборатории, как они, в частности, создают верный и недорогой заменитель контрикала, манил Михаила Никифоровича замыслами ближними и дальними, аж до самых горизонтов, и чуть ли не нобелевские награды плавали, шевеля золотыми хвостами, над теми горизонтами. Назывались имена дерзких умов. Среди прочих Михаил Никифорович услышал и фамилию хирурга Шполянова, с кем он на днях познакомился у Дробного в мясницкой. С клиникой Шполянова Батурин был связан работой.

– Ну и что! А толку-то что из всего этого! – резко сказал Михаил Никифорович.

Отчего так резко он возразил Батурину, Михаил Никифорович и сам не знал. Батурин всегда был ему приятен, но сейчас и сам он и слова его чуть ли не подстрекали Михаила Никифоровича протестовать.

– Как толку что? – удивился Батурин. – Что же, выходит, что вы в аптеке хороши, а мы бесполезны? Или даже вредны?.. Мы ищем новое, как будто бы несвойственное человеку, но мы не противоречим природе, нет, мы опираемся на резервы человеческого организма, мы их будим…

– И побегут за вашим новым Лошаки и будут хвастать: «Достали наисовременнейшее, самое чудотворное…» Вы свысока смотрите на каких-то там Бомелиев из шестнадцатого века, а их снадобья тоже были когда-то наисовременнейшими, и ради них суетились Лошаки… Хотя Лошаки тогда не суетились…

– Мы, по-вашему, шарлатаны? – чуть ли не крикнул Батурин.

– Мальчики! – миротворицей взмолилась официантка, женщина пышная, огненная, в меру обтянутая форменной юбкой. – Вы оба такие симпатичные. А ссоритесь. И цыплята увяли.

– Ладно, – кивнул Батурин и, оторвав кусок цыпленка, сказал: – Бомелий – шарлатан. А куда ты нас поставишь в историческом ряду? К алхимикам не отнесешь?

– Из алхимии – вся наука… Вы взяли на себя часть алхимии.