Аптекарь - Страница 137

137

Впрочем, дела отвлекли Шубникова от принятия мер воздействия. Заказчики массового гулянья, ознакомившись с постановочными решениями Шубникова и сметой, стали мямлить и словно были готовы пойти на попятную. «Не от Перегонова ли идет эта растерянность?» – задумался Шубников. Директор Голушкин нудил:

– Вы обещали посетить уроки Высшего Света, а так и не пришли. А они просят…

– Ах, отстаньте вы с этими уроками! Потом когда-нибудь! – хмурился Шубников.

Хмурился еще и потому, что был намерен появиться на занятиях, хоть бы на балу, вместе с Любовью Николаевной. Люди действительно пробились на уроки примечательные и глазастые, и им надо было видеть его, Шубникова, под руку с Любовью Николаевной.

– Ну хорошо, – не отставал Голушкин. – Вы бы хоть выбрали минутку и приняли Тамару Семеновну.

– Какую еще Тамару Семеновну?

– Ну как же, Тамара Семеновна Каретникова – староста всего потока, – сказал Голушкин. – Она первая пришла с заказом на уроки Высшего Света. По вашему интересу я наводил о ней справки, она…

– Вспомнил! – оживился Шубников. – Ее приму! «Почему бы и не Тамара Семеновна?» – воодушевляясь, подумал Шубников.

А Голушкин сумел просунуть в его заботы слова об Институте хвостов.

– Это вы сами, сами! – махнул рукой Шубников.

– У них претензии… аптечного характера, – сказал Голушкин.

– Ну вот и сами, сами решите! – покривился Шубников.

– И они, – продолжил Голушкин, – могли бы заказчиками участвовать в массовом гулянье. У них юбилей или что-то вроде…

– Институт хвостов? – удивился Шубников.

– Да, тот самый институт…

– Это любопытно. Это ценно! – сказал Шубников. – Это неожиданно. Но ведь придется изменять программу…

И сейчас же мысли художественного руководителя приняли новое направление.

Научно-исследовательское учреждение, упомянутое Голушкиным, называлось Институтом хвостов только в просторечье. Причем называлось так без ехидства, без незаслуженных намеков, а для удобства общения: академическое наименование института, произнеси кто его, долго бы висело в воздухе. Да и какие могли родиться ехидства и намеки, если институт занимался переселением наружного органа и частей тела, которыми располагали люди и животные. В институте, в клетках, имелись и грызуны, и обезьяны, и особи кошачьих, и даже завезенные из лесов Амазонки мраморные броненосцы, но движение научных идей привело к убеждению, что целесообразнее всего привлекать для опытов телят. Выбор животных, и сам по себе удачный, вызвал и побочные результаты. В науке, как известно, эксперименты, и при заблуждениях ученых умов, ведут к прогрессу. И, естественно, опыты промежуточные, опыты ошибочные и просто безалаберные предусматриваются как необходимые, и их должно быть куда больше, нежели опытов, в коих на глазах у теоретика срывается с ветки яблоко. Таких, может быть, и вовсе не бывает. Но если в других институтах материалы неудачных работ недальновидно списывались в отходы, то здесь они справедливо распределялись между сотрудниками. А потому в их домах всегда предлагали гостям нежные котлеты и отбивные, не лишним оказывались и пальто из телячьих шкур, пошитые кому – мехом наружу, кому – мехом внутрь. Менее интересными получались из тех же шкур головные уборы. Но в конце концов институтские модники обзавелись чрезвычайно эффектными косматыми шапками, хоть им и пришлось ждать – не сразу удалось выбить волков из республики Коми для охраны подопытных животных в вольерах. Что же касается обиходного, но отнюдь не фамильярного названия учреждения, то и тут были свои резоны. Научной программой предписывалось пересаживать всякое, и программа не отменялась, но пока счастливее всего удавались в институте переселения хвостов. Чудеса тут какие-то творились! Прижившиеся хвосты будто расцветали, удлинялись, обрастали шерстью яков или хотя бы покрывались голубым пухом. Иронисты-завистники ухмылялись: к чему все труды? Институт создан для человека, а хвоста у человека нет. Ну и что, и что, горячились в ответ патриоты, сейчас нет, а завтра вдруг будет. Так или иначе, хвосты стали профильными для института. Ему и в планы вписывали прежде всего хвосты: хоть это пересаживается, глядишь, начнет прирастать и другое. К тому же, имея в виду этику и общественные науки, пересадка хвостов выглядела наиболее пристойной; если бы начались приращения наружных органов и частей тела, могли бы возникнуть нравственные и прочие неловкости. И уж совсем подкупало то, что ни в одной развитой стране, даже в Японии, так далеко с хвостами не заехали.

– Да, да! – сказал Шубников. – Будем менять сюжеты балаганов, фейерверков, ледяных гор.

– Каких ледяных гор? – засомневался Голушкин. – Все ведь растает…

– Будут ледяные горы и дворцы похлеще, чем в Саппоро, – уверил его Шубников. – Но какие претензии у института?

– Претензии… – вздохнул Голушкин.

К телятам в этом году решили прибавить овец и тихоокеанских каланов. Овец выделили, шерстяных, бурдючных и мясных, а каланов – нет. Четырех каланов попросили напрокат в Палате Останкинских Польз. Их доставили в институт, устроили им ванны с булыжной галькой у бортов и с водой от берегов Камчатки, но на пятый день вместо морских бобров в ваннах плавали медицинские эластичные пояса и корсеты для поврежденных позвоночников.

– Аптека! – разъярился Шубников. – Аптека! И этот!.. Доставьте им новых каланов. Извинитесь и доставьте! Но они всерьез намерены стать заказчиками гулянья?

– Всерьез. Однако у них странные пожелания…

137